Мой подшефный ефрейтор

    На днях я сел в метро на Спринг-стрит и едва протиснулся в вагон, потому что дверь загораживал здоровенный ефрейтор в маскировочной салатной форме, сидевший на двух больших темно-зеленых тюках с ручками.

Когда мне впоследствии пришлось их тащить, я узнал, что в них едут его каска, бронежилет и прочее снаряжение, но, слава Богу, не табельное оружие с боезапасом, а то бы я совсем надорвал живот.

Ефрейтор возвращался к себе во Флориду с курсов повышения квалификации комвзводов в Нью-Джерси и мог бы отправить багаж по почте, но понадеялся на свои силы. И напрасно, поскольку тюки были даже ему невподым.

Из его разговоров с двумя пожилыми пассажирами я узнал, что он решил заехать в Ронконкому к однополчанину, который подрабатывает там в отпуске строителем, и направляется сейчас на манхэттенский вокзал Пенн-Стейшен, находящийся на моей улице.

Ронконкома (ударение на втором слоге) – это город с индейским названием, расположенный на Лонг-Айленде в полутора часах от Нью-Йорка и интересный лишь тем, что я тоже направлялся туда.

Ефрейтор впервые в жизни попал в Нью-Йорк, впервые ехал в метро, впервые слышал о Ронконкоме, и я вызвался взять над ним шефство. А также над одним из его тюков, что сделало дальнейший путь довольно утомительным. Даже сам ефрейтор периодически выбивался из сил и останавливался у стены передохнуть. Я ждал этих мгновений с нетерпением.

В моей части Америки отсутствуют эмпирические доказательства наличия у нее вооруженных сил. Человека в форме на улице увидеть практически невозможно, не говоря уже о танке. Исключение составляют национальные гвардейцы, бродящие парами по обоим нью-йоркским вокзалам после 11 сентября, да морячки в белоснежных кителях, заполняющие в июне Манхэттен во время ежегодной «Недели флота».

Я застал конец Вьетнамской войны, когда солдат было модно называть в лицо «детоубийцами». Но последующие американские войны были гораздо популярее, и рейтинг военных резко поднялся. Я остро ощутил это в пятницу, когда вел ефрейтора через толпу. Идти рядом с ним было как рядом с длинноногой русской блондинкой или синоптиком местного телеканала. Нас встречали приветливыми взглядами и улыбками.

«У меня дома 22 ствола», – поделился ефрейтор, когда мы заплатили по $10.75, сели в поезд, отдышались и, наконец, разговорились. В ответ я похвастался, что у меня зато есть «Максим», правда, без щитка и неисправный, поскольку Нью-Йорк – это так называемый «непулеметный» штат, в котором полностью автоматическое оружие нельзя иметь даже со специальной федеральной лицензией, как, можно, например, в пулеметной Пенсильвании.

Ефрейтор знал «Максима», потому что его изобрел американец Хайрам Максим.

«И у меня есть китайский «Калашников», – добавил я. – «Мы захватили в Ираке золотой «Калышников», – сказал ефрейтор, произнеся это святое имя на американский манер. «И чего с ним сделали?». – «Потом офицер увидел и отобрал». – «Впрямь золотой?». – «Ну, позолоченный». – «И что: он стрелял лучше обычного?». – «Нет, такой же неприцельный. Но безотказный».

По его словам, найдя в Ираке «Калашникова», они бросали его в кузов своего джипа «Хамви» и возили с собой заряженным на тот случай, если откажет отечественный автомат.

Иракские солдаты-призывники, по его словам, в массе своей сдавались без боя. Потом американцы стали встречаться с «федаинами» и республиканскими гвардейцами, которые воевали за идею честно, но неумело, поэтому США скинули Саддама за какие-то три недели.

Борьба с партизанами заняла несколько лет, хотя ефрейтор все равно отзывался о них пренебрежительно, говоря, что они не умеют стрелять прямо, и что выстрелы их гранатометов часто не взрываются, а просто впиваются в борт «Хамви».

Мой спутник записался в армию 12 лет назад и рядовым получал 1100 в месяц на всем готовом. Сейчас он зарабатывает где-то 4 тысячи. Поскольку он семейный, он живет не в казарме, а в городе, и армия платит ему квартирные.

Офицером он будет получать больше, но ефрейтор сказал, что не хочет в офицеры, потому что обожает солдатскую службу. Я заметил, что с возрастом он начнет смотреть на вещи иначе.

«Вы зачем уехали из России?» – полюбопытствовал он. «Коммунисты мне не нравились», – сказал я. «А тут они вас нагнали!» – улыбнулся ефрейтор, который не выносит Обаму и считает, что при нем Америка катится к коммунизму. Он обсуждал эту перспективу с легким отчаянием в голосе.

От Ромни он не в большом восторге. «Мне нравился Рик Санторум, – сказал ефрейтор. – И Герман Кейн. Но кто угодно, лишь бы не Обама!».

«И многие у вас так считают?» – спросил я. «Процентов 75 против 25, – сказал он, но подумал и поправился, – нет, 60 на 40. Это зависит от того, чему тебя в школе научили».

«У себя во взводе я дискуссии о политике и религии не поощряю», –  оговорился ефрейтор, звуча, как мамы из хороших американских семей, которые сызмальства учат дочерей пресекать за обеденным столом диспуты на спорные темы. Оттого американские беседы часто кажутся иноземцам скучноватыми.

В поезде объявили, что впереди ремонтируют пути, и поэтому на полдороге, в Хиксвилле, нас пересадят в автобусы, которые доставят нас до Ронконкомы. Тюки пришлось тащить со станции до автобуса. Увидев нашу пару, седоусый чернокожий водитель расцвел, выскочил из автобуса, помог погрузить тюки в багажное отделение под полом салона и крепко пожал ефрейтору руку.

 Владимир КОЗЛОВСКИЙ