Максик и я

Мы лежали на диване вдвоем: я и Максик. Я приставил свой нос к его холодному мокрому носу и смотрел глаза в глаза, в маленькие веселые рыжие глаза песика, и шептал: «Вырастай большой-большой, будешь сторожевым псом, поедем служить на границу».

Это было в начале первого класса, у меня появился Максик. Я нес его домой и волновался: что скажет мама?

– Кадик, что ты несешь в дом?

– Мама, я нашел собачку на улице, она очень крохотная, голодная, ее жалко, давай возьмем!

– О чем ты, сынок? В нашей квартире только не хватает собаки! – запричитала мама.

Комната у нас действительно маленькая, всего восемь метров. Чтобы сесть за стол, надо боком протиснуться между диваном, кроватью и шкафом.

– Мамочка, – заныл я, – давай оставим ее, она сирота.

– Ни в коем случае, – возразила она. – Отнеси кому-нибудь. Мир не без добрых людей.

В наш разговор вмешалась соседка Наталья Романовна:

– Ида Моисеевна, у вашего Аркаши доброе сердце, оставьте песика.

Но судьбу Максика, так я его назвал, решил семейный совет. Мама с папой посовещались на идиш – объявили: если ты дашь честное слово, что будешь хорошо учиться, то твой Максик будет у нас жить.

Я на обещалки был горазд, раздавал их направо-налево: директору, учителям и, конечно, родителям.

В сложных ситуациях, иногда, для большей убедительности, добавлял: «Честное октябрятское!» После просмотра фильма «Джульбарс», где пограничник вместе со своим псом ловил шпионов, я заразился страстным желанием подготовить Максика к службе на границе. Моим патриотическим стремлениям мешали школьные и домашние заморочки. Собачку надо было быстро раскормить до здорового пса. В ход шли мамины завтраки, которые она давала мне в школу, любые остатки съестного. Теперь я вместо того чтобы тратить время на нудные домашние задания, учил Максика выполнять команды «к ноге!», «лежать!», «взять!» и другим премудростям дрессировки. У него был хороший аппетит, но плохое, как говорила мне на уроках учительница русского языка, усвоение материала.

Я сочувствовал моему Максику: не всем же быть отличниками. Маленький коричневый песик для меня стал лучшим дружком. Любимым делом было лежать с ним в обнимку на диване и мечтать о нашей службе на границе. И я все переживал: как ты будешь защищать Родину, если ты такой маленький? А пограничный пес должен быть большой и смелый, ну постарайся быстрей расти!

Но мой дружок не рос. «Не в Конька-Горбунка корм!» – дразнили меня во дворе ребята. Зато в игре «казаки-разбойники» Максик выручал: лаем сообщал о погоне. Я всегда был разбойником. Из-за рассказов учителя и кинофильмов, где казаки с нагайками разгоняли демонстрации, они вызывали у меня неприязнь. Если меня ловили, Максик защищал, сильно лаял и бросался на преследователей.

На уроках, когда учитель брал ручку, чтобы в журнал ставить мне двойку, я представлял, как Максик хватает его за руку, не дает ставить оценку.

Шло время, наступили долгожданные каникулы. Я, расстроенный, с замиранием сердца нес домой табель за четверть. Там серпантином пестрели государственные оценки 3 и 2, и лишь в конце листка боязливо выглядывала 5 по физкультуре. К общению между классной руководительницей и родителями я привык. Тревожило, как это отразится на Максике.

Увидев мой табель, мама громко вскрикнула:

– Ужас, я как чувствовала, мне теперь будет стыдно идти в школу на собрание!

– Мама, не волнуйся, не ходи в школу, скажу, что ты заболела, – успокаивал ее я.

А глупый Максик в этот момент нашел время: радостно прыгал и лаял. Давал понять: что с родителей взять, не бери в голову!

Я сочувственно относился ко всем четвероногим братьям, особенно беспризорным. Между мной и ними было что-то общее.

В Москве, недалеко от Курского вокзала, в районе улиц Сыромятники – Мельницкий переулок мы были единственной еврейской семьей, и меня часто мальчишки дразнили: «Жид, абхаша, скажи «р-р-р». Некоторые смотрели на меня сочувственно, жалели: «Что поделать? Не повезло парню с нацией!» Я старался во всем превзойти окружающих. Дрался, ввязывался во все авантюры, считал: двоечник ближе к народу.

После того как принес табель, чувствовал, что надвигается гроза, и на следующий день из школы я шел, волнуясь за Максика.

Предчувствие меня не обмануло. Моего дорогого песика дома не было. Меня все убеждали: он сам ушел. Я искал его по всему району – напрасно. Песик пропал.

Я чувствовал подвох со стороны родителей. Все мои попытки возбудить у них жалость к Максику ни к чему не привели. Злостными оппонентами выступали мои отметки. Тогда впервые я пожалел, что плохо учился.

Прошло много-много дней. Однажды я был дома один. Вдруг слышу: кто-то скребется в кухонную дверь. Я открыл ее и обомлел. Повизгивая, на меня бросился Максик.

Больше всех удивились родители. Оказывается, они сговорились. Папа на машине отвез Максика далеко от Москвы, в район Малаховки, и выпустил там собачку в лес. Загадкой осталось для всех, как такой крохотный пес сумел найти дорогу домой. Да, мои труды не пропали даром: из Максика мог бы вырасти отменный пограничный пес-следопыт. На радостях я начисто забыл о промелькнувшем желании учиться лучше, почти совсем забросил уроки, и Максика отвезли навсегда.

Пролетели десятки лет. Как-то в газете «Вечерний Минск» я прочел рассказ «Собачья верность». Я оцепенел. Мужчина получил назначение на Дальний Восток. Пришел в аэропорт с чемоданом и собакой. На нее потребовали медицинские справки, а их не было. И, как хозяин ни уговаривал, ни упрашивал работников, ответ был однозначный: нет! Собаку пришлось оставить.

Самое удивительное случилось потом. В течение нескольких месяцев в дождь, снег, мороз пес приходил в аэропорт, садился на то место, где хозяин оставил его, и ждал. Стюардессы и пилоты обратили на него внимание, подкармливали. А потом он пропал. Я вспомнил моего маленького Максика. Наверное, навернулись слезы.

– Ты что, плачешь? – спросила жена Люба.

– Нет, пылинка попала в глаз.

И как все-таки не раз теплело на душе, когда вспоминал довоенное детство и моего умничку Максика.

Аркадий БОГАНОВ, Израиль