“Каждому нужен свой Аустерлиц”

Share this post

“Каждому нужен свой Аустерлиц”

(Михаил Шишкин. «Письмовник». АСТ: Астрель, 2010) Роман Михаила Шишкина “Письмовник” (2010 г.) написан в эпистолярном жанре. Использование писем в романах словно расширяет границы времени, делает его условным, несущественным. Эпистолярный жанр стал популярен в XVIII веке. К нему обращались Жан-Жак Руссо в “Юлии или Новой Элоизе”, Гёте в “Страданиях юного Вертера”, Достоевский в “Бедных людях”. С […]

Share This Article

(Михаил Шишкин. «Письмовник». АСТ: Астрель, 2010)

Роман Михаила Шишкина “Письмовник” (2010 г.) написан в эпистолярном жанре. Использование писем в романах словно расширяет границы времени, делает его условным, несущественным. Эпистолярный жанр стал популярен в XVIII веке. К нему обращались Жан-Жак Руссо в “Юлии или Новой Элоизе”, Гёте в “Страданиях юного Вертера”, Достоевский в “Бедных людях”.

С первых страниц создаётся иллюзия, что это роман о любви, но она вскоре рассеивается. В “Письмовнике” идёт речь о скоротечности жизни и неизбежности смерти, о мимолётности юности и молодости, об их иллюзиях, редких моментах счастья и несбывшихся надеждах.

Письма главных героев, Саши и Володи, подробны и реалистичны, в их мыслях и мечтах узнаёшь собственные детские фантазии, порой давно позабытые, но всплывшие на поверхность в потоке памяти, под действием романа. Читаешь и видишь: вот они счастливы, вот их золотое детство, вот юность и любовь. Через несколько страниц начинаешь понимать, что герои, хоть и пишут друг другу, но словно не слышат ответов, лишь чувствуют и любят адресата, а это важней слов. А дальше? Дальше Владимир, как и пристало юноше, ищет «свой Аустерлиц», и война забирает его. Шишкин показывает войну абсурдной, лишённой смысла, жестокой, беспощадной – такой, какая она, наверное, и есть на самом деле. В этой войне нет героев, лишь замученные жертвы и стонущие раненые. Дети с отрубленными кистями рук – знак “милосердия”: убить было жалко, но причинить ужасную боль мучители были готовы во имя идеи и ради устрашения. Это было Ихэтуаньское восстание в далёком Китае, подавлявшееся русскими, американцами, французами, немцами и японцами. Ихэтуани – отряды гармонии и справедливости – убивали иностранцев, китайцев-христиан, жгли церкви. Шишкин назвал поход на Пекин “символом всех будущих войн”.

Моё глубокое убеждение заключается в том, что война бывает “своя” и “чужая”. Если за твоей спиной дом, поляны, звенящие росой, лесные тропинки, по которым ты бегал босиком, речка, песни у костра, первая любовь и первая потеря – тогда это война “твоя”, и на ней есть за что умирать. А есть “чужая” война, и эта была именно такая. Она ужасна именно своей бессмысленностью для простых солдат, которые не станут героями, если выживут и вернутся домой, не станут они героями и посмертно. В связи с этими размышлениями вспоминается “Бойня №5, или Крестовый поход детей” Курта Воннегута, этот роман тоже о “чужой” войне. Цель вроде бы понятна и ясна каждому, и в то же время, когда приходит время умирать, самое ужасное, что ты не понимаешь: за что? Это и есть бойня, а не война. Но абсурд в том, что, если нет “своей” войны, молодые ребята готовы отправиться на “чужую”, потому что, как верно подметил Шишкин, “каждому нужен свой Аустерлиц”.

И вот сначала от Володи приходят письма, одно за другим. Любовь проверяется расставаниями и расстояниями. Он пишет своей любимой о том, что он понял: “любви нужны не доказательства, но проявления”. Нужно дарить девушкам цветы, сумочки, серёжки, колечки, а он никогда не делал этого, думал, что это глупости, “только здесь (на войне) пришло понимание, почему так необходимы ненужные вещи!”. А потом Саша получила похоронку… но письма не прекращаются, и уже не разобрать, на бумаге ли они написаны или ветром в пыли степных дорог. Пусть души временно и в разных мирах, но это не важно, “…не слушай Демокрита! И тела могут соприкасаться, и нет никакого зазора между душами. А люди становятся тем, чем они всегда были, – теплом и светом”.

Весь роман состоит из мелочей, удивительно точно, легко и интересно описанных. Даже серьёзные, важные, драматичные и страшные события настолько детализированы и охарактеризованы такими неожиданными моментами, что само событие растворяется в них и предстаёт перед читателем в другом свете. Вот что делает главная героиня, Саша, получившая похоронку – она продолжает писать погибшему возлюбленному: “Ты знаешь, наверное, так – вот есть порог боли. Человек теряет сознание, чтобы не умереть. А есть порог горя – вдруг перестаёт болеть. Ничего не чувствуешь. Вообще ничего. Сидишь и пьёшь чай с сушками.” И ведь это правда… Когда читаешь “Письмовник”, то волей-неволей признаёшься сам себе, что жизнь – она такая короткая, и оборваться может каждый миг. Но когда она оборвётся, письма будут приходить всё равно – это, наверное, самое главное.

Одна мелочь цепляется за другую и читатель оказывается в потоке сознания главных героев. Поток сознания – излюбленный приём у Марселя Пруста, и любопытно отметить, что описание детства героев Шишкина и в “Письмовике”, и в “Венерином волосе”, перекликается с описанием детских воспоминаний в романе Пруста “В поисках утраченного времени”. Самые ранние, самые первые запомнившиеся образы из детства так часто похожи у, казалось бы, разных людней.

“Письмовник”  – непростой роман, он оставляет мрачное послевкусие. Он о том, о чём люди стараются не думать слишком много, потому что радоваться жизни и думать о смерти – слишком несовместимые вещи. Если верить автору, человеческая жизнь словно катится под горку. Радость и счастье заканчиваются вместе с молодостью, а дальше начинается взрослая жизнь, состоящая из горестей, а счастье – оно лишь воспоминание. А ведь самую сильную боль нам причиняют именно воспоминания и привязанности. Чем дороже привязанность, тем большую цену мы за неё платим: “Если тебе дали, то нужно отдать, чтобы что-то оставить. И чем дороже тебе человек, тем больше надо отдать.” Мы цепляемся за дорогое нашему сердцу, стараемся удержать, а оно ускользает сквозь пальцы. Но однажды, может быть, не под этим солнцем, но всё потерянное, любимое, забытое в беге времён вернётся к нам: и любовь, и молодость, и родные, и любимые. Так пишет Шишкин, и этому хочется верить. Он говорит о том, что, если не страдать, то и желаемое не получить, а страдания окупятся потом, необязательно в этом мире. “Есть целые жизни, в которых никого нет, даже живущего, он так и умирает, не проклюнувшись. Ты что, хочешь так?” – спрашивает у Сашеньки голос свыше, “весть и вестник”.

Шишкин предлагает нам своё видение человеческой жизни. Он напоминает читателю, как короток наш век и как много потерь в нём. Что же нам остаётся? Лишь беречь и ценить тех, кто рядом, и быть философами.

Екатерина ЯХОНТОВА

Share This Article

Независимая журналистика – один из гарантов вашей свободы.
Поддержите независимое издание - газету «Кстати».
Чек можно прислать на Kstati по адресу 851 35th Ave., San Francisco, CA 94121 или оплатить через PayPal.
Благодарим вас.

Independent journalism protects your freedom. Support independent journalism by supporting Kstati. Checks can be sent to: 851 35th Ave., San Francisco, CA 94121.
Or, you can donate via Paypal.
Please consider clicking the button below and making a recurring donation.
Thank you.

Translate »