Как выходила «Песнь о любви»

Одна из историй, связанных с моей редакторской работой, особенно памятна. Почему? Наверное, из-за накала переживаний, связанных с нею. Из-за неожиданного поворота событий. Из-за… Впрочем, не буду пытаться сформулировать. Попробую лучше рассказать.

 

1.

Кишиневским издательствам в ту пору разрешалось печатать книги массового спроса, чтобы покрывать убытки от выпуска заидеологизированной, мало кому интересной продукции. Я не хочу сказать, что не было хороших книг местных авторов. Были. Но они не могли всерьёз повлиять на экономические показатели издательств.

Наряду с книгами местных авторов, выпускались советские и зарубежные детективы, фантастика, разного рода развлекаловка. Не всегда это была качественная литература. У нас же, в «Литература артистикэ», М. М. Арсеньева сделала упор на выпуске книг, написанных крупными мастерами. В результате вышли однотомники Булгакова и Воннегута, Нагибина и Грэма Грина и других замечательных авторов.

Возник замысел выпустить антологию русской любовной лирики 18-20 веков. Через всю книгу проходил сквозной комментарий, содержавший множество интересных сведений. «Войти» в антологию читателю помогали написанные столь же ярко и доходчиво вступительные статьи – не одна, как это было привычно, а две. Составлением книги, вступительными статьями и комментариями занимался известный московский критик Александр Горловский. А редактировать однотомник, получивший назание «Песнь о любви», поручили мне.

Так в 1986 году в нашем издательстве мне довелось познакомиться с Александром Самойловичем Горловским.

Он был человеком незаурядным. Глубина его познаний поражала. Как и его величайшая любовь к русской литературе и стремление передать эту любовь читателю, с максимально возможной доходчи­вос­тью рассказывая о вещах очень непростых.

Нельзя было не заметить и не оценить его мягкости, добро­желательности, деликатности – и одновременно умения спокойно, но твёрдо отстаивать свою принципиальную позицию. Нельзя было не заметить его постоянной ориентированности на Культуру в высших её проявлениях.

В 1988 году, не дотянув до пятидесяти восьми лет, Александр Горловский скончался. Возможно, прожил бы больше, если бы меньше тягот было в его судьбе. Если бы в студенческие годы не был арестован как сын врага народа, а потом сослан в Казахстан, откуда вернулся только после смерти Сталина…

Но я не буду подробно рассказывать о его судьбе. О Горловском есть статья в «Википедии», есть посвященные ему страницы в интернете. О нем помнят те, кто его знал, читал его книги и статьи.

 

2.

Вернемся, однако, в год 1986-й. Перестройка. Время перемен. Совершенно в духе этого времени Александр Горловский включил в книгу, наряду с разде­ла­ми, посвященными другим поэтам, раздел, где была представлена любовная лирика Николая Гумилева. У нас, издателей, это не вызвало возражений.

Все издававшиеся книги поступали в лит – так сокращенно называли подразделение Главлита (цензурного комитета), размещавшееся в одном здании с нами, в Доме издательств. Там их читали и, если возражений не было, на титульном листе ставили штамп, позволявший отправить книгу в печать. Это называлось – книга залитирована.

Попала в лит и «Песнь о любви».

После этого Маргариту Арсеньеву вызвали в здание, где размещалось руководство Главлита, к его начальнику. Тот с места в карьер обрушился на нее:

– Как вы смеете печатать белогвардейца Гумилева?

Был ли Николай Гумилев участником антибольшевистского заговора, и если да, то в какой степени? Споры об этом идут до сих пор. Но у начальника Главлита на сей счет было, видимо, железобетонно-твердое мнение.

Маргарита Михайловна, интеллигентнейшая женщина, издатель с огромным опытом работы, возмутилась. Она встала из-за стола, собираясь выйти из кабинета, и сказала:

– Если вы называете поэта Гумилева белогвардейцем, то мне не о чем с вами разговаривать!

Начальник Главлита, видимо, понял, что перегнул палку. Да и времена все-таки менялись, хоть и совсем по чуть-чуть… Он сказал:

– А я этого не говорил!

И красноречиво обвёл глазами кабинет: дескать, нас тут только двое, свидетелей нет, и кому же из нас двоих поверят?..

Маргарита Михайловна рассказывала потом нам в редакции, как ее поразила эта беспардонная наглость. И то, что после этого, как ни в чем не бывало, он попросил ее присесть и продолжить разговор…

Да, времена менялись, но пока ещё не настолько, чтобы можно было печатать Гумилева. Не то что у нас – его еще и в Москве не публиковали. Посвященный ему раздел пришлось из книги убрать. А также – удалить упоминания о том, что на таких-то поэтов Гумилев оказал влияние.

3.

Вскоре после этого в лит попросили прийти директора нашего издательства Д. И. Тампея и меня. Зачем нас вызвали, мы не знали. Известно было только, что в связи с «Песнью о любви».

Мне предстояло в первый раз в жизни встретиться с цензорами.

Они оказались примерно такими, как я себе и представлял. Два немолодых человека. Разговаривают вежливо, а в глазах – холодок недоверия.

С Гумилевым вопрос был уже решен, его имя упомянули вскользь. Говорили о другом. На вопросы отвечал преимущественно я. Директор наш лишь изредка вставлял – надо сказать, весьма умело – фразы, несколько разряжавшие обстановку.

Зачем же нас вызвали? А вот зачем: весной 1986-го (перестроечного!) года мы должны были объяснить, на каком основании в книгу включены стихи Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама.

Я опешил. Решил, что чего-то не понял:

– Как же? Ведь стихи всех этих поэтов опубликованы в центральных изданиях! В Москве и Ленинграде выходили их книги!

Цензоры ответили, что им это неизвестно.

– Вышли книги, говорите? Где, в каком году, в каком издательстве?

Я сказал, что этих авторов уже не раз издавали. Но мои собеседники хотели получить конкретные сведения. А я не мог навскидку вспомнить точные выходные данные книг этих поэтов.

Они переглянулись между собой: мол, мы так и знали. И повели речь о том что из книги «Песнь о любви» нужно этих авторов убрать.

Мне и в голову не могло прийти, что события примут такой оборот.

– Как же так? – сказал я. – Эти авторы широко известны. О них пишут как о выдающихся поэтах. Их цитируют в статьях…

В ответ я услышал: кто о них пишет? Где? Назовите имена, приведите примеры…

Впрочем, в ходе разговора они несколько сместили акцент: если данных авторов где-то и печатали, это для них не указ.

Один из них сказал:

– По поводу Ахматовой было постановление ЦК…

Вот в какую древность заглянул. 1946-й год, постановление об Ахматовой и Зощенко…

– Так ведь это ж когда было! – сказал я.

– Ну и что? – возразил цензор. – Это постановление никто не отменял!

А я-то был уверен, что оно давно отменено…

Я стал говорить о перестройке, о том, что в стране происходят перемены и не нужно так уж цепко держаться за старое… Цензоры со мной не спорили. И разговор даже перешел в несколько иную плоскость. Теперь они хотели доказательств не того, что Ахматову, Цветаеву и Мандельштама публиковали в совсем недавние времена, а того, что эти поэты получили широкое признание со стороны специалистов – критиков и литературоведов.

Нужна, сказали цензоры, объёмная справка, из которой явствовало бы, что видные советские критики и литературоведы считают творческое наследие Цветаевой, Ахматовой и Мандельштама ценным.

– Для чего? – спросил я.

Внятного ответа не последовало. Они требовали справку. Иначе – книга «Песнь о любви» выйдет без стихов трех поэтов…

Для чего им эта справка?

Дмитрий Иванович, наш директор, произнес фразу, в которой я уловил намек на суть происходящего.

И до меня стало доходить… Они привыкли к определённости: это можно, а это нет. А здесь, с одной стороны – давний запрет на публикацию данных авторов, с другой – факт, что в центральных издательствах выпустили их книги. Да и пресловутый дух времени…

В общем, цензоры хотят подстраховаться. Циркуляра сверху не было, – значит, пусть будет, на худой конец, справка, чтобы предъявить начальству в случае чего…

 

4.

Пришлось готовить справку. Заниматься работой, раздражавшей меня своей бессмысленностью. Сидеть в библиотеке, делать выписки. Составлять текст, стремясь, чтобы выглядело поубедительнее.

И все это – по прихоти цензоров, которые живут представлениями сорокалетней давности…

Справка должна была быть внушительной по объёму. Такой и получилась – больше двадцати страниц машинописного текста. С предложениями типа: «В своем фундаментальном труде «Теория стиха» академик В.М.Жирмунский пишет об Анне Ахматовой то-то и то-то…».

Цензоры справку приняли. «Песнь о любви» пошла в печать.

Был май 1986 года.

Книга была выпущена массовым тиражом и пользовалась огромным успехом у читателей.

В сентябре того же года в журнале «Огонёк» была опубликована статья председателя Союза писателей СССР Владимира Карпова «Поэт Николай Гумилев». Статья осторожно, с оговорками, но все-таки частично реабилитировала Гумилёва. Так что, издай мы антологию месяца на четыре позже, она, возможно, вышла бы с упоминаниями о поэте. Но включить в книгу его стихи нам все равно бы не позволили.

Вот, собственно, и вся история.

Николай СУНДЕЕВ