Блистательный Бакст и его эпоха

Продолжение. Начало в №1013, 1014

Конец первого десятилетия 20 века кардинальным образом повлиял на жизненную траекторию выдающегося мастера. Дягилев назначил Бакста художественным руководителем своей антрепризы. Сергей Павлович давно видел в нём единомышленника, но лишь за границей появилась реальная возможность их совместной работы в театре. Им обоим повезло: они попали в Прекрасную Эпоху, когда перемены настойчиво стучались в двери.

Классический балет как искусство зародился в начале 19 столетия во Франции и Италии. Потом он добрался до России, и его первый взлет здесь пришелся на времена талантливого хореографа Мариуса Петипа. Но к 1890 году всё затихло и мирно почивало на лаврах. И тут неожиданно русский балет совершил второй взлет. Нарушителем спокойствия на сей раз стал молодой постановщик Михаил Фокин. В 1907 году он выпускает в Мариинском театре балет по либретто А. Бенуа «Павильон Армиды». Это была мощная заявка на новое слово. Теперь было с чем показаться Европе.

А прелюдией к «балетной революции» стало неординарное событие, происшедшее за три года до этого. 13 декабря 1904 года в Петербурге выступала Айседора Дункан – ярая противница классического балета с его жесткими стандартами. Она танцевала босиком, в греческой тунике, под музыку, которая не была написана специально для балета – звучали Бетховен, Шопен и другие. Дягилев, Фокин, Бакст и Бенуа были на ее представлении, и танец американки произвел на них незабываемое впечатление. После концерта они встретились с ней на ужине в доме Анны Павловой. Было горячее обсуждение, в ходе которого установки Петипа значительно пошатнулись.

Спустя годы Дягилев подчеркнул, что именно влияние Дункан стало толчком к созданию BalletsRusses: «Мы несли факел, который она зажгла».

Решиться на  массированный ввоз почти неизвестных русских артистов во Францию мог только смелый, уверенный в себе человек. Париж 1900-х годов не был глухой провинциальной дырой, которую осчастливят своим посещением заезжие российские гастролеры. В этом современнейшем городе уже работало метро, по улицам бегали первые автомобили, в небольших залах показывали первые фильмы. Знаменитости всех мастей и возрастов удивляли, развлекали и потрясали падкую на зрелища публику. Дягилев собирался внедриться в этот сверкающий конгломерат талантов и завоевать в нём почетное место.

Как мы уже говорили, затея удалась, вступление русских в Париж оказалось триумфальным. Немалую роль в этой победе сыграл персонаж, новый и непривычный для традиционной сцены. До Дягилева не было мужского танца. Мужчина выступал только в роли партнера, поддерживавшего балерину. Фаворит Дягилева Вацлав Нижинский впервые стал солистом. Невысокий, всего 160 см, крепко сбитый танцор поражал публику своими неимоверными прыжками – оттолкнувшись от пола и взлетев вверх, он зависал в воздухе, словно игнорируя земное притяжение.

Надо заметить, что артисты «Русских сезонов» продолжали выступать и в Петербурге. И там с Нижинским произошел непредвиденный казус. В 1911 году, в спектакле, оформленном Бенуа, он вышел на сцену не в традиционных шароварах, как полагалось по неписанным правилам, а в облегающем трико. В царской ложе произошло легкое замешательство. Позже одни утверждали, что императрица засмеялась, другие – что нервно засмеялась, а третьи – что упала в обморок. В последнее верится с трудом. Однако танцору предложили сменить костюм. Нижинский отказался. Его уволили. После чего он остался лишь в труппе Дягилева.

И Сергей Павлович делает «под него» одноактный балет, в котором Вацлав и автор сценария, и солист, и постановщик. Название – «Послеполуденный отдых фавна». Композитор – Клод Дебюсси. А оформляет балет и придумывает костюм этого самого фавна Лев Бакст.

Между тем, Дягилеву приходит в голову интересная мысль: есть русские оперы, есть замечательные исполнители, а балета на русскую тему – нет. Непорядок, который надо незамедлительно устранить. Тема? Она возникает почти сразу же: жар-птица! Посидели над сборником русских сказок, собранных Афанасьевым, и смастерили либретто. Осталось написать музыку. После обсуждений – кто бы мог это сделать – выбрали Анатолия Лядова. Декорации поручили Головину, у него был опыт оформления «Бориса Годунова». А костюмы – Баксту.

Через несколько недель Головин случайно встретил на улице Лядова.

– Как у вас идут дела с музыкой? – спросил он.

– Прекрасно! – ответил Лядов. – Уже купил нотную бумагу.

Дягилев отреагировал на эту новость резко и бескомпромиссно, расторгнув соглашение. И тут же послал телеграмму на Украину, где в деревне вместе с семьей отдыхал юный композитор, ученик Римского-Корсакова. Дягилев познакомился с ним пару лет назад. Звали юношу Игорь Стравинский.

Когда музыка была написана и начались репетиции, Стравинский присутствовал на них и задавал нужный ритм своей игрой на рояле. Для танцоров это звучало, как будто он неистово колотил молотком по клавиатуре, пытаясь разрушить инструмент. Музыку критиковали за недостаток мелодий, а некоторые вообще говорили, что это не музыка. В главной роли выступила Тамара Карсавина, а партию Ивана танцевал сам Фокин. И «Жар-птица» пробилась сквозь непонимание и взлетела высоко. А Игорь Стравинский начал свое восхождение к славе.

Лев Бакст во всём этом тоже принимает участие. Он мотор и душа коллектива. С 1910 года он поселился в Париже. Здесь он нашел постоянного и опытного изготовителя костюмов по его эскизам – мадам Muelle. А работа эта была очень непростой – множество мотивов и аксессуаров: роспись, краска, вышивка, бисер, тесьма, металлические украшения, шелк для ведущих солистов, хлопок для остальных и так далее. Здесь, в Париже, полностью раскрылся талант Левушки, ставшего на равных со знаменитыми деятелями искусства 20 столетия. И именно отсюда он вошел в историю как Леон Бакст.

Казалось, будущее светло и прекрасно. Впереди накатанная дорога – и успех, успех, успех. Но разве в реальной жизни существуют такие гладкие пути – без рытвин, ухабов или просто без нежданных острых поворотов?

Русские сезоны вдохновили Дягилева, и он отказался от приглашаемых артистов, а взамен создал собственную труппу. Назвал ее BalletsRusses – «Русские Балеты». Накануне этого события произошла первая стычка. Подготовив афишу «Шахерезады», Дягилев дал на ней подзаголовок: «Балет Л. Бакста». Хвалебная запись категорически не понравилась Александру Бенуа. Он возмутился: это мой балет! Что ж, либретто действительно сочинил Бенуа. Но Бакст играл ведущую роль в постановке спектакля, а не только в оформлении, и Сергей Павлович решил это подчеркнуть. Бенуа, однако, кровно обиделся – скорее всего, позавидовал славе Бакста. Он прекратил все отношения с Дягилевым и, кроме того, опубликовал статью, в которой всячески обругал декорации и костюмы своего бывшего друга. Печально.

1912 год не приносит каких-либо достижений прославленной труппе. Большую ставку делали на новый балет – «Дафнис и Хлоя», обыгрывающий античный сюжет. Бакст сделал свою работу блестяще, но произошло столкновение интересов. Каждый хотел быть главным – композитор Равель, хореограф Фокин, солист Нижинский. Одним словом, – лебедь, рак и щука. Да и Дягилев гнул свою линию. Не получилось того гармоничного единства, к которому всегда стремился Бакст. Публика осталась холодной. Фокин разозлился и ушел из труппы. В сердцах Дягилев предъявил претензии к своему главному художнику: почему тот оформляет постановки других коллективов?

Что мог ему ответить Левушка, уже знаменитый Леон Бакст? Что он должен помогать своим братьям-сестрам и бывшей жене с ее двумя детьми? Что сам Дягилев платит ему нерегулярно и до обидного немного? Но тот ведь сам всё это отлично знает и помнит, что его давний товарищ даже устраивался подрабатывать учителем. Было дело.

… Елизавета Николаевна Званцева окончила Академию Художеств, где училась у Репина. Потом по традиции доучивалась в Париже. Но, видимо, понимала, что добиться  больших успехов ей не удастся. Тогда она открыла в Петербурге частную студию и пригласила двух преподавателей – М.В. Добужинского, преподавать рисунок, и Леона Бакста – обучать живописи. И с 1908 по 1910 годы Лев наездами из Франции работал в этой творческой мастерской.

Он увлекся преподаванием. Учил тому, чем сам владел блестяще – роли цвета в создании формы, образа, настроения. Доверял ученикам, давая им большую самостоятельность. Его любили – и за это, и за широту взглядов, и за искреннее служение искусству, и за характер. Не случайно в те годы школу Званцевой звали школой Бакста.

Вот как описывает своего учителя один из его учеников, П.В. Андреев:

«Небольшого роста, изящный, рыжеватый человек в пенсне с золотой цепочкой. Короткие рыжеватые вьющиеся волосы на большом круглом семитическом черепе были с помощью фиксатуара тщательно зачесаны на одну сторону. Что-то верхарновское было в усах и подбородке. Голова крепко сидела на короткой шее, всегда затянутой великолепным воротничком. Спокойные карие искрящиеся глаза; меткие и добрые, они смотрели из-под пенсне – мудрые, меряющие и сравнивающие. В его приятной осанке и манере держать себя нельзя было подметить отражение каких-либо плохих душевных качеств. Бакст располагал к себе. Это был интересный человек, его внешность красиво дополняла богатую внутреннюю сущность. Манеры простые, живые, деловые. Ни аффектации, ни претенциозности. Всё в меру изысканно, тонко и доступно».

Среди бравших уроки в студии оказался один своеобразный юноша. Позже Бакст заметил, что он был его фаворитом, потому что, когда он, учитель, говорил ему, как надо что-то сделать, тот очень внимательно выслушивал. Потом брал кисть и краски и выполнял нечто, полностью отличное от того, о чём его только что просили. Приехал этот парень в Петербург из Витебска, и звали его Марк Шагал. Он решил уехать в Париж, чтобы там попытаться найти свою дорогу. Бакст его отговаривал: что тебе там делать, в этом бедламе, где художников больше, чем дворников? Юноша, однако, не послушался мастера. И, как мы знаем, правильно сделал. И всё же Шагал впоследствии с благодарностью написал: «Бакст повернул мою жизнь в другую сторону. Я вечно буду помнить этого человека»…

Иногда здесь, в Париже, Лева жалел, что его учительство продолжалось недолго. А события развивались совершенно непредсказуемо. В 1913-м Игорь Стравинский пишет музыку к новому балету – «Весна священная». Дягилев в восторге. Он поручает Нижинскому постановку, и тот создает оригинальную хореографию. И вот – премьера. Непривычная музыка шокирует зрителей. В зале нарастает шум, раздается свист, публика поднимается и уходит. Нижинский потрясен провалом. Вместе с труппой он уезжает на гастроли в Южную Америку и совершает там невообразимый в его положении поступок – женится. На венгерской танцовщице Ромоле Пульской, которая хотела этого брака. После чего, естественно, Дягилев отказывает ему в работе.

Мать Вацлава, узнав о его женитьбе, рыдает. Она понимает, что для ее сына это означает конец карьеры. Между тем, у Нижинского появляются первые признаки психического расстройства.

В начале 1914 года Дягилев отправляется в Москву и в кордебалете Большого театра находит приятного девятнадцатилетнего танцовщика Леонида Мясина. Он привозит его в Париж, чтобы тот стал достойной заменой сбежавшего фаворита по всем позициям.

А у знаменитого во Франции сценографа Леона Бакста возникают в эти годы свои проблемы. Еще в 1912-м он отправился по делам в Петербург. Сразу по приезде его посетил околоточный надзиратель:

– Вам предписано немедленно покинуть столицу.

– Но почему?! – удивился наивный, как всегда, Левушка.

– Вы иудей, а Петербург не входит в черту оседлости. По новым законам, пребывать здесь вам не положено.

Лева расстроился. За него заступились друзья, известные в мире искусства люди. Всё было бесполезно: иудею Баксту дали 24 часа на выселение. Потом он напишет: «Это был позор для страны, которую я пытался изо всех моих сил прославить в целом мире». А тогда он подал прошение на высочайшее имя о праве на жительство в Санкт-Петербурге и уехал в Париж.

Там его слава росла день ото дня. Наступил 1914 год, и за выдающиеся заслуги французское правительство присудило ему высшую награду страны – Орден Почетного Легиона. Он приезжает в российскую столицу и узнает, что царь на его просьбу ответил отказом. В мае того же года Академия Художеств избирает его своим действительным членом, а этот статус давал право на проживание в Петербурге. Но тут зашаталась труппа Дягилева. А на горизонте уже маячила Первая мировая война.

В Петербург Бакст приезжал по весьма прозаическому поводу – подзаработать, тем более, что его пригласили. Он создал фасоны вечерних платьев и париков для костюмированного бала графини Марии Клейнмихель, а затем – для Бала цветных париков графини Елизаветы Шуваловой. Приходилось крутиться. Если говорить честно, то и Дягилева трудно винить за перебои с выплатой гонораров – нередко у него просто не было денег.

Тут надо заметить, что театр всегда был либо на госдотации, либо жил за счет спонсоров. Расходы, особенно музыкальных коллективов, всегда исчисляются огромными суммами – на авторов, оформление, оркестр, исполнителей, рекламу, а при выездах еще и на аренду помещения. В этом отношении «Русские балеты» не были исключением. Сборы за спектакли составляли лишь небольшую часть нужных средств. Но энтузиазм танцовщиков, их мастерство, яркий праздник красок и нарядов, создаваемый Бакстом, обаяние самого Дягилева – всё  это привлекло бескорыстно любящих искусство меценатов. Образовался своеобразный круг поддержки. Без него Европа так и не узнала бы о выдающихся российских талантах.

При подготовке гастролей в Париже власти в Петербурге обещали сто тысяч рублей, но потом передумали. Более того, запретили брать с собой декорации балета «Павильон Армиды». Так что Дягилев с самого начала остался на бобах. Еще раньше он обратился к знакомым в Париже – кто мог бы помочь ему на первых порах? В ответ он услышал: конечно, Астрюк!

Габриэль Астрюк был личностью почти легендарной. В 1906 году, когда он познакомился с Дягилевым, он уже владел издательским домом. Успел организовать бетховенский и моцартовский фестивали, пригласил в Париж итальянскую оперу и лондонский симфонический оркестр, а затем еще много других известных коллективов. Он выступал как импрессарио, театральный менеджер, журналист. В 1905-м он стал театральным агентом знаменитой танцовщицы Мата Хари и довел ее до 1912-го – пика ее славы. Он был также агентом Федора Шаляпина и Артура Рубинштейна. Его знали все и считали настоящим французским патриотом. Правда, бывали у него и неудачи, и проколы. Тогда в прессе его ругали и, между прочим, напоминали, что он сын главного раввина Бельгии.

Астрюк помог Дягилеву. Он обеспечил рекламу, заключение контрактов и зал театра «Шатле» для первого «Русского сезона» 1909 года. Позже он предоставил свой новый театр на Елисейских Полях.

Но всё это составляло лишь одну сторону дела – организацию. А еще нужны были франки, или рубли – платить всем, кто участвовал в создании спектаклей. И тут на первый план вышли богатые женщины. У истоков стояла графиня Элизабет Греффюль. Уже в 1906-м она устроила выставку русского искусства в Париже. И в дальнейшем не забывала своих друзей из дягилевской антрепризы. Она вообще покровительствовала талантам – и малоизвестным, и таким мастерам, как художник Гюстав Моро и скульптор Огюст Роден. Деньги были у ее мужа, банкира, и оставалось только правильно ими распоряжаться. Неординарная, привлекательная женщина с черными глазами, она выведена под именем герцогини де Германт в известном цикле романов Марселя Пруста «В поисках утраченного времени».

Следующая в нашем перечне – княгиня де Полиньяк. У нее своя история, и начнем мы с ее папочки.

В середине 19 века в Америке появились первые швейные машинки. Были они громоздкими и неудобными, а потому спросом не пользовались. Пока до них не добрался изобретатель и актер в одном лице Исаак Зингер. Разобравшись в конструкции, он кардинально изменил пару узлов – и машинка заработала. Да еще как! Прежние образцы делали 40 стежков в минуту, а у Исаака – 900 стежков. После чего он вместе с компаньонами создал фирму, и швейные машинки «Зингер» заполонили мир.

Был Исаак человеком жизнерадостным, очень тепло относился к женщинам, охотно брал их в жены – кого официально, кого – временно исполняющей обязанности. И нарожал он с ними в общей сумме 24 ребенка. В порядке их появления на свет Винни была двадцатой. Ее матери, молодой француженке по имени Изабель, повезло – она оказалась последней женой Исаака. Что неплохо отразилось на ее материальном положении. А также на банковских счетах ее дочки, Винни Зингер.

В результате второго замужества дочка стала княгиней Эдмон де Полиньяк. С мужем ее связывали любовь к музыке и стремление к благотворительности. Она поддержала заказами и концертами многих молодых композиторов и исполнителей. Среди них – И. Стравинский, Ф Пуленк, К. Вайль, С. Прокофьев, В. Горовиц и другие. А кроме того, Винни проявила себя надежным спонсором «Русских балетов».

Но самой неординарной и преданной Дягилеву и его команде, несомненно, была Мися Серт. Так случилось, что она оказалась среди зрителей на первом представлении «Бориса Годунова» в Париже. Опера настолько потрясла ее, что она посетила все последующие спектакли. Более того, выкупила все непроданные билеты и раздала их друзьям. Они с Дягилевым были знакомы – случайная встреча в 1899-м. И после первого «годуновского» вечера в Париже они просидели в ресторане до 5 утра. Возникшая между ними дружба продолжалась до самой его смерти. Дягилев верил в предзнаменования, а Мися, как и он, не знала своей матери. И Сергей Павлович воспринял ее появление как знак судьбы.

А судьба Миси достойна увлекательного романа.

… В марте 1872 года Софья Годебска получила письмо. На девятом месяце беременности, в доме своих родителей неподалеку от Брюсселя, она ожидала появления третьего ребенка. Ее муж, скульптор Циприан Годебски, оформлял дворец в Царском Селе, под Петербургом. Анонимный автор письма считал нужным уведомить Софью, что ее муж находится в связи с другой женщиной, которая тоже ждет от него ребенка.

Недоумение, ревность, боль заставили верную жену отправиться в путь. В России еще царила холодная, метельная зима. Добравшись, наконец, до цели, Софья испугалась – страшно было узнать правду. И она ее не узнала никогда – на следующий день после приезда она родила дочь и скончалась при родах. Так 30 марта 1872 года появилась на свет Мария Софья Ольга Зинаида. Та, которую потом звали Мися – упрощенный вариант Марии. Любовь к искусству бурлила в ее генах. Отец – известный скульптор, автор памятника Мицкевичу в Варшаве. Мать, наполовину бельгийка, наполовину русская, дочь талантливого музыканта, которого называли Паганини виолончели.

Отец с новой женой переехали в Париж. Они вели дом, открытый для художников, для польских эмигрантов. Мачеха тепло отнеслась к падчерице – видя ее  несомненные способности к игре на фортепиано, пригласила в учителя, композитора Габриэля Форе. И девочка полюбила эту добрую женщину, но неожиданно та ушла из жизни.

Женившийся снова отец и уже вторая мачеха в 10 лет отправили Мисю в пансион для девочек при монастыре Сакре-Кер – там давали религиозное образование, изучали школьные предметы, готовили к взрослой жизни. Но монастырь – он и есть монастырь. В 14 лет Мися сбежала оттуда в Лондон, а в 15 вернулась в Париж. Но не к отцу – она не могла ему простить смерть матери. Научилась зарабатывать – давала уроки игры на фортепиано детям русского посла в Париже. А потом подвернулся Тадеуш Натансон, сын банкира и коллекционер произведений искусства.

Собственно, она была знакома с ним с детства – все-таки, двоюродный брат – но он мог стать опорой, в которой она в то время нуждалась. С ним и с его братом в 1889-м они начинают выпускать литературный журнал «Ревю бланш» (LaRevueblanche). В нём печатаются Э. Золя, М. Пруст, С. Малларме, П. Верлен, О. Уайльд. В 1893-м Таде и Мися, наконец, оформляют брак. У них квартира-салон на Площади Согласия. Там всегда полно гостей, особенно художников-импрессионистов, которых пропагандирует журнал. Хозяйка салона и душа «Ревю бланш» – Мися. Всё крутится вокруг нее. Но…

Таде увлекся социалистическими идеями и находился на грани разорения. А любви между молодыми не было никогда, и они расстались. В 1905 году Мися вторично выходит замуж – за Альфреда Эдвардса, миллионера и издателя самой знаменитой французской газеты – «Матэн» (LaMatin). По правде сказать, Таде был должен огромную сумму именно Альфреду, и тот сказал, что он простит долг, если Мися… И той пришлось согласиться.

У новоявленной миллионерши, конечно же, опять салон, на сей раз на улице Риволи. Но Альфред, как человек постоянный, постоянно менял любовниц. В его жизни появилась актриса, и в 1909 году мисиному замужеству пришел конец. По условиям бракоразводного процесса, Альфред обязуется пожизненно выплачивать Мисе приличное пособие. А она как раз в это время знакомится с испанским художником Хосе-Мария Сертом. Они официально поженятся только в 1920-м, но он станет первой и единственной ее любовью.

И тогда-то вовсю разворачивается удивительный дар этой женщины – помогать и вести вверх. В ней был какой-то магнетизм, притягивавший людей. Ее запечатлевали на полотнах художники, с нее писали своих героинь авторы романов. К ней на изысканные завтраки приходил Тосканини. Быть принятым в ее салоне означало сделать реальный шаг к признанию. Она вытащила из предместья Варшавы в Париж никому не известного бедного поэта Гийома Аполлинера. Время от времени приглашала на обеды в престижные рестораны новых знакомых. На одном из таких обедов присутствовал молодой начинающий художник, который подписывал свои картины так: П. Руис Пикассо. Через несколько лет Мися будет свидетелем на бракосочетании Пабло Пикассо с балериной дягилевского балета Ольгой Хохловой, а потом станет крестной матерью их сына.

И она щедро помогала «Русским балетам». Бывало, что и Лев Бакст, не дождавшись от Дягилева обещанной платы за работу, жаловался на судьбу Мисе. И та   доставала кошелек… .

Яркая, обаятельная, она очаровывала – даже артистическую молодежь. Журналы мод, включая Vogue, сообщали, во что она одевается. Она не пропускала ни одной театральной премьеры. Для одних она была музой, для других – преданной поклонницей, для третьих – доброй феей. Без нее созвездие блестящих имен начала 20 столетия было бы бледнее и наверняка зияло бы пустотами.

Ее не забыли. В 2012 году в парижском музее д`Орсе прошла выставка: «Мися – королева Парижа».

Вспыхнувшая Первая мировая война сломала привычный ход событий, разорвала налаженные связи. Мися Серт теперь постоянно бывала на фронтах, потратила уйму денег на помощь раненым и добилась от правительства решения об организации военно-полевых госпиталей. А Парижу в эти годы было не до концертов.

Продолжение следует

Самуил КУР